Гособвинитель Циркун: "Кто у меня самый главный начальник? Устинов Владимир Васильевич. А уж кто ему идеи подбрасывает..."

Олег Кашин

[...] Когда по НТВ в передаче "Страна и мир" показали гособвинителя с суда над национал-большевиками из Минздрава, мне позвонили, не соврать, человек двадцать знакомых и друзей, каждый из которых счел своим долгом спросить: "Ты видел?"

Прокурор Сергей Цыркун

Я видел (причём не только по телевизору), как, заметив стоявшего в стороне от толпы гособвинителя, к нему бросилась мама одного из осужденных, молоденького студента из провинции Сергея Ежова. Сергей отпросился у мамы в Москву на два дня, а остался здесь на пять лет — она, мама, кричала гособвинителю "Палач!" и "За что?". Вначале гособвинитель что-то бубнил насчет законности и уголовного кодекса, а потом взорвался: "Вы, большевики, у власти были, вы моего прадеда к стенке поставили как буржуя! И глазом никто не моргнул! Ненавижу я вашу власть большевистскую! Поняли?! Ненавижу! Коммунисты проклятые! А что вы со страной делали?! А когда вы беременным женщинам саблями пузы рубили?! Вам было жалко?! Вы борцы за классовую идею! Царскую семью расстреляли! Вам не жалко было. Да?! Ну! Стреляйте в меня! Повесьте! Ненавижу вас, коммуняки проклятые! Поняли?! Всегда буду вас ногами топтать! Ну давайте! Я один, вас много!"

Его бы, если честно, самого там растоптали эти матери и бабушки — если бы не милиционеры, которые увели гособвинителя в здание суда, пока ОМОН оттеснял родственников осужденных. Вы это видели по телевизору и наверняка согласитесь со мной: таких истерик с представителями власти не было ещё никогда. И это зрелище — бьющийся в падучей прокурор — действительно производит впечатление.

Но меня гособвинитель впечатлил гораздо сильнее. Обо всём по порядку.

Не могу сказать, что меня очень уж сильно радует то, как складываются мои отношения с национал-большевиками. Симпатия симпатией, конечно, но когда мой добрый знакомый Кирилл Ананьев (в партии он занимает пост с милым названием "бункер-фюрер"), приветствуя меня на улице, говорит: "Здравствуй, нацбол Кашин", — мне это не сильно нравится. Потому что при всей симпатии к нацболам я всё-таки прежде всего журналист, а журналист должен быть объективен, а не как Панюшкин. Так получилось, что в то утро мне и выдался случай соблюсти объективность — посмотреть на нацболов глазами другой стороны, глазами государственного человека. Не то чтобы я сам, стоя с нацболами перед закрытой дверью Тверского райсуда, думал: "Блин, как бы мне сейчас соблюсти объективность", — нет. Я просто хотел продемонстрировать молодежи свои возможности — позвонить по мобильному телефону гособвинителю и спросить у него, почему нас не пускают в зал суда.

Тут нужно сделать два уточнения. Во-первых, откуда я знаю номер мобильного этого человека. Все просто: время от времени прокуратура допрашивает свидетелей радикальных акций в центре Москвы, и я на этих акциях несколько примелькался. Поэтому следователи вызывают меня на допросы по-свойски — звонком на мобильный (откуда они знают номер, я так и не смог выяснить). И вот этот гособвинитель мне всегда звонит со своего мобильного. И ему удобнее, и у меня входящие бесплатные. Во-вторых, нужно коснуться личности этого прокурора. Нацболы его ненавидят, пожалуй, больше, чем Путина. Он выступал в роли обвинителя на большинстве процессов по национал-большевикам. Он посадил на три, что ли, года двух нацболов, которые в позапрошлом году на Маяковке подрались с милиционером, а когда в суд пришел телеведущий Парфенов с видеозаписью той драки (на пленке было отчетливо видно, как нацболы лежат на асфальте, а милиционеры их, наоборот, избивают), добился того, что пленку не стали приобщать к делу, потому что "неизвестно ещё, монтаж это или настоящее видео — вон Парфенов в своей передаче Брежневу руку жмет, а на самом деле это монтаж". На всех заседаниях, когда выступают защитники, или свидетели защиты, или сами обвиняемые, он сидит за своим столом и демонстративно читает газету "Спорт-Экспресс", и это всех бесит, потому что он не просто газету читает — он даёт понять, что сопротивление бесполезно, все равно всех посадят. Нацболы называют гособвинителя Циркачом — во-первых, из-за его акробатических прокурорских умений, во-вторых — из-за созвучной слову "циркач" фамилии. На предпоследнем заседании один из подсудимых, Максим Громов, прямо из-за решетки назвал гособвинителя этой обидной кличкой, за что потом был избит конвоем и просидел остаток заседания с большим синяком на лице.

Поэтому когда я набрал его номер и строго спросил: "Господин гособвинитель, почему нас не пускают в зал?" — нацболы сильно удивились; демонизируя этого Циркача, трудно представить, чтобы кто-нибудь вот так запросто звонил ему на мобильный.

Прокурор ответил, что не знает, почему не пускают, и что сам он тоже не в зале, а на улице перед зданием суда. Тогда я спросил, где именно он стоит. Он сказал, где именно, я положил трубку и подошел к нему. Спрашиваю: почему, мол, не в зале? Он отвечает: "А меня вообще здесь нет, я в больнице лежу, у меня справка".

— Зачем же тогда пришли? — спрашиваю.

— Ну как зачем? Интересно же. Вот сейчас дадут им по пять лет, как я просил, тогда и домой пойду.

Я хотел спросить, почему он так уверен в том, что дадут по пять лет, но гособвинитель, видимо, был настроен на пространную беседу и сам заговорил:

— Конечно, если бы в их действиях был состав преступления, было бы проще работать. А так неприятно немножко. Хотя, конечно, большевики, а я их ненавижу. Они же когда придут к власти, меня первого шлепнут, а всю семью за Полярный круг. Так что ни о чем не жалею.

Мы стояли в стороне от остальной толпы. У подъезда суда нацболы о чем-то спорили, журналисты скучали, лениво переговариваясь, оператор НТВ куда-то тянул какой-то длинный провод. Я стоял с гособвинителем совсем один и жалел, во-первых, что у меня с собой нет диктофона, и во-вторых — что никто из этих людей, которые там, у подъезда, не слышит слов гособвинителя, только что признавшегося в том, что в успешно выигранном им деле не было состава преступления. Я спросил его:

— Тогда зачем вы, если они не совершали преступления, требуете для них пяти лет колонии?

Он, кажется, обиделся на такой вопрос. По крайней мере, неожиданно перешел со мной на "ты".

— Ну посмотри, — сказал гособвинитель. — Я зампрокурора района. Это все случилось в моем районе. Если я не пойду их обвинять, придётся идти кому-то из моих подчинённых. Получится, что я этого человека подставлю, и остальные подчинённые перестанут меня уважать. — Подумал и добавил: — Я, конечно, мог сразу сказать: "Не хочу идти против правды, не буду обвинителем по этому делу". Как сам думаешь, сколько минут после этого я проработал бы в прокуратуре? Да уволили бы задним числом, и это не самое страшное, я-то себе работу найду. Опять же подчинённые пострадают, вот что главное. Кого-то уволят со мной, кого-то понизят в должности, кого-то премии лишат. На это я пойти не могу. Ты не представляешь, что это такое — нести ответственность за подчинённых. Уж лучше самому.

Я спросил, кто именно на него так давит — и, честное слово, если бы гособвинитель ответил мне: "Путин на меня давит, Владимир Владимирович Путин", — я бы не удивился. Но он ответил по-другому:

— Где я работаю? Я в прокуратуре работаю. А кто у меня самый главный начальник? Устинов Владимир Васильевич. А уж кто ему идеи подбрасывает, ты сам думай.

Потом он снова заговорил о том, как они его ненавидят. Рассказал, как каждый год седьмого ноября ходит на демонстрации, и почему-то все сразу обращают на него внимание (он сказал: "Видят, что я из охранки"). Потом вдруг заговорил на тему "Если бы адвокатом был я". Мечтательно так заговорил:

— Мой бы подзащитный сказал: ваша честь, я закончил ПТУ, в политике не разбираюсь. мне бы на дискотеку сходить и девчонку за задницу ущипнуть. Я и в большевики пошел, потому что у них в партии девчонки с ногами и сиськами. А мне Лимон говорит — иди в Минздрав. Ну я и пошел. Все, его бы тут же оправдали. А они героев из себя строят. Идиоты.

Когда мы с ним прощались — за руку и с искренним обоюдным "приятно было познакомиться", — он передал привет своему сокурснику "Гере Иванову"; я не сразу понял, о ком речь, — потом догадался, что он говорит о нашем редакционном юристе Георгии. Чертовски интересно получается: учились вместе, но сейчас "Гера" судится с "Альфа-банком" — то есть судится за правду, но не потому что он по жизни за неё, а потому что работа такая. А Циркач с правдой борется в суде — и ровно по той же причине: такая работа. Я стоял и думал об этом парадоксе. А тем временем из суда вышли родители нацболов — и остальное вы видели по телевизору. [...]

Сергей Циркун (видео)

Скачать tsyrkun.asf (1,2 Мб)